Владимир Михановский - Гостиница «Сигма» [Сборник]

Ему не ответили. Джой Арго подошел к дверце.

— Куда мы поедем? — спросил он пустоту.

— Садитесь, орионцы, — произнес голос с прежней интонацией. — Вам ничто не угрожает. Садитесь, орионцы.

— В-вот заладил! — с досадой сказал Брага.

— «Ничто не угрожает»… Как же, держи карман! — пробормотал недоверчивый Григо.

Все посмотрели на капитана. Арго положил руку на горячий поручень, прозрачный, как и остальные детали аппарата.

— Садитесь все. — Показывая пример, он первым вошел внутрь.

За ним, бросив цветок, поднялась Любава.

— Как прохладно здесь! — сказала она.

Последним в машину вошел Брок. Сделал он это с явной неохотой, только после повторного приказания Арго. Дверца за Броком сразу же закрылась, возникнув из ничего, и машина тронулась, приподнявшись над плитами космодрома.

Разве о такой встрече с землянами мечтали орионцы в полете?

Машина разворачивалась, набирая скорость. Навстречу поплыли постройки, увеличиваясь в размерах. Это только сверху казались они приземистыми. Теперь строения заслонили полнеба.

Вскоре космодромные постройки остались позади. Аппарат вынесся в открытую степь. Он скользил теперь вдоль выпуклой, лоснящейся, словно от пота, прямой, как стрела, дороги.

Любава прислонилась лбом к изогнутой прозрачной поверхности, за которой проносилось степное пространство.

Пейзаж за стенами машины изменился. По обе стороны дороги появилась зелень — кусты и деревья. Главное же — справа появилась стена. Никто не заметил, когда это произошло. Высокая, светло-зеленая, она тянулась параллельно дороге, над которой скользил аппарат.

Капля с орионцами подкатила к зеленым воротам и замерла у кромки шоссе. Открылась дверца, и люди, неуверенно ступая, сошли на обочину. Полдневное солнце сияло, и к дороге подступала зелень.

Дверца закрылась, и машина умчалась.

Люди остались одни.

С минуту длилось молчание, нарушаемое лишь пронзительным стрекотом кузнечиков.

— Веселенькая история! — заметил Григо.

В этот миг ворота раздвинулись, как бы приглашая пришельцев войти.

Арго сделал шаг в сторону ворот, остальные двинулись вслед за капитаном.

— Стойте! — закричал Брок, и столько тревоги было в его голосе, что все остановились, обернувшись к юноше. — Это ловушка, — срывающимся голосом сказал Брок. — Может, на Земле и людей-то нет и вы попали в лапы захватчиков? Может, Земля теперь — это царство роботов? Бежим отсюда…

Брок метнулся в сторону, но, отброшенный невидимым препятствием, снова отлетел к обочине дороги, едва удержавшись на ногах.

— Ты совсем еще ребенок, Брок, — покачал головой капитан, снова трогаясь в путь.

— Но ты же не станешь отрицать, капитан, что нас окружает теперь невидимый барьер? — более спокойно произнес Брок.

— Силовое поле — обычная штука, — сказал Арго. — Какой же карантин без изоляции?

Куда идти? Над этим долго раздумывать не пришлось: снова включилось направляющее поле. Под его воздействием группка из двенадцати орионцев двинулась в сторону ближайшего корпуса.

Платаны сменились высокими растениями, резная листва которых отливала синевой. Любава замедлила шаг, рассматривая листья. Из всего экипажа, кажется, лишь она одна сохраняла настроение безмятежной доверчивости, смешанной с наивным удивлением всем окружающим.

— У нас на «Орионе» таких кустов с синими листьями не было. Что это за растение, Григо? — спросила она у штурмана, оказавшегося рядом.

— Кажется, венерианский папоротник, — буркнул в ответ Григо.

Вслед за остальными они вошли в просторное строение.

Глава 2

ВЕК XXII

Из глубин Вселенной мчится,Разгоревшись от разгона…Добрый день, микрочастица,Родственница электрона!Долго в руки не давалась —Все скрывалась отчего-то.Разрешите вашу МалостьЗафиксировать на фото!Что вам, дочь протуберанца,Объектива блеск влюбленный, —Вам, без справок и квитанцийВо Вселенную вселенной!Вы упрямы и капризны,И чуть что — чините бунты,Да и время вашей жизни —Миллионная секунды!..В ливни ядерные формясь,Вы живете, небожитель.Разрешите, ваша Скорость,Посадить вас в ускоритель!И, поверьте, не случайнаВаша яркая дорога…Разрешите, ваша Тайна,Рассекретить вас немного!..

Кличка «Изобретатель» закрепилась за Борцей давно, еще с первого курса. В самом слове «изобретатель», разумеется, не было ничего зазорного, однако не нужно забывать, что в стенах Звездной академии оно носило несколько иронический, чуть отчужденный, что ли, характер. И действительно, среди учлетов, бредящих звездами, Борца слыл чем-то вроде белой вороны, хотя и не забывал о звездах. Свой досуг он отдавал не старым космическим лоциям, не микрофильмам о прежних экспедициях, не отчетам о полетах, которые стали классическими, наконец, не сочинению стихов о легендарном капитане Федоре Икарове — выходце из Звездной академии, который провел фотонный пульсолет «Пион» к Черной звезде, а колбам, реактивам, биореактивам и прочему реквизиту биокибернетиков. Не было для Борцы большего удовольствия, чем собрать из элементарных белковых ячеек, собственноручно выращенных, диковинную логическую схему, которая поражала воображение однокашников неожиданными решениями. Да и сам Борца мог иногда завернуть такое, что приятели только головой качали, не зная, всерьез Изобретатель говорит или, по обыкновению, шутит. «Наша цивилизация с самого начала пошла по неправильному пути, — заявил он однажды. — У нее слишком велик технологический крен. Как только наши предки спустились с деревьев и принялись за изготовление орудий труда, они чрезмерно много долбали, обтесывали, сверлили, а потом, попозже, — плавили, строгали, шлифовали». «А надо было?..» — спросил Петр Брага, его друг. «А надо было больше выращивать, скрещивать, высаживать. Словом, больше направлять природу, чем уродовать ее», — пояснил Борца.

На следующий год после старта «Ориона» Высший координационный совет решил выделить на Земле обширную территорию и создать на ней нечто вроде городка для космических экипажей, возвращающихся на Землю. Решение это, принятое с прицелом на далекое будущее, было продиктовано самой жизнью. Чем совершеннее становились корабли, пронзающие пространство, чем ближе к световому барьеру приближалась их скорость, тем больше замедлялось, «замораживалось» в них — по сравнению с земным — собственное время. Поначалу этот эффект времени был настолько незначителен, что улавливался лишь хронометром. Затем разница стала измеряться сутками, месяцами, а потом и годами, и ее уже можно было уловить на глазок. Тогда-то и случилась история, которая вошла впоследствии в школьные хрестоматии.